Тестовый
лонгрид

про постапокалипсис
и смерть страшную
от радиации

Больше тридцати лет прошло с момента аварии на Чернобыльской атомной электростанции. За всё это время лишь единицы в нашей стране подвергались вредоносному облучению из-за несчастных случаев на производстве – всё благодаря мощнейшей системе радиационной безопасности и гигиены и отлаженной работе российских врачей-радиологов, биофизиков, дозиметристов
и других сотрудников атомной промышленности.

Как в той песне, служба этих специалистов и опасна, и трудна,
и не всегда заметна, но во многом именно им мы обязаны сегодня
и мирной жизнью, и чистым небом.

Этот текст посвящён их невидимому подвигу.

Начало.
Рукотворный ад.

Выжженная солнцем казахская степь, ясное, без облачка, небо,
и бесчисленные кратеры, словно на поверхности Луны. И в мёртвой тишине – вой ветра. Вот уже больше четверти века Семипалатинский полигон закрыт, испытания здесь не проводятся, но до сих пор в некоторых его районах сохраняется устойчивый радиационный фон. Удивительно, но местных это ничуть не смущает – они не только спокойно живут здесь, но и пасут в этом гиблом месте скот и даже выращивают пшеницу.

По тем же тропам, по которым сегодня гонят овец и лошадей местные пастухи, почти 70 назад ползли два танка. Издали они были похожи на двух бронированных черепах – на них не было башен с орудиями. Одну из машин вёл полковник Сыч, мрачного вида служака, всего несколько лет назад бравший Берлин
и бившийся с врагом на подступах к Рейхстагу. Рядом сидел широкоплечий мужчина в военной форме, противогаз скрывал мужественный армянский профиль и острый, сосредоточенный взгляд. Его звали Аветик Игнатьевич Бурназян. Позади сидели ещё двое в противогазах – физик Шаронов и инженер Калугин. Танк шёл на максимальной скорости, поднимая в воздух облака радиоактивной пыли. Вдруг из-под гусениц в небо с жалобным клёкотом рванулись две большие птицы. Это были степные орланы. Они изо всех сил старались взлететь, но не могли – их перья были опалены взрывом. «Чёрт, странно как движутся», – проронил полковник Сыч, глядя в перископ. «Они ослепли. Вспышка разом лишила их и крыльев, и зрения», – проговорил Бурназян,
и в кабине снова повисло напряженное молчание. До цели оставалось каких-то три километра. Они понимали, что едут прямиком в ад. 

На календаре было 29 августа 1949 года, на часах – 7:20 утра…

Американские ядерные удары по Хиросиме и Нагасаки в августе 1945 года навсегда изменили жизнь на земле. От взрыва над Хиросимой, в огне которого за доли секунды не просто сгорели − испарились, распались на молекулы десятки тысяч мирных жителей, содрогнулся и застонал весь мир. Впервые человечество осознало, что способно уничтожить само себя. Особое беспокойство демонстрация ядерной силы США вызвала у руководства СССР. Появление принципиально нового вида оружия сводило на нет все военные преимущества сверхдержавы и на суше, и на море, и в воздухе. С этого момента все силы советского государства были брошены на создание собственного ядерного оружия. Первая отечественная атомная бомба, или, как её называли, «изделие», получила официальное название РДС-1 – «Реактивный двигатель специальный». В кулуарах быстро родилось другое, не лишённое гордыни название – «Россия делает сама».

Первый трай.
Подзаголовок, короче, нужен.

Прииртышская степь в 170 километрах западнее Семипалатинска. Кругом невысокие горы да холмы и ни одной живой души. Идеальное место для проведения первого испытания. К июлю 1949 года здесь подготовили опытную площадку – окружность диаметром 10 км, разбитую на отдельные сектора. В одном секторе испытатели возвели трехэтажные здания, отрезки тоннелей метро, мосты, фрагменты взлетно-посадочных полос аэродромов, в другом разместили образцы самолетов и бронетехники, в третьем – подопытных животных, на которых собирались изучать воздействие радиации. В центре установили металлическую решетчатую башню высотой 37,5 метров с зарядом РДС-1 на вершине.

Испытание проходило в обстановке строжайшей секретности под руководством правительственной комиссии во главе с Л.Берией. Научным руководителем стал Игорь Васильевич Курчатов, "отец" советской атомной бомбы.

А.И.Бурназян также входил в комиссию и отвечал за радиационную безопасность людей во время испытания. Как лицо стратегического значения, он должен был находиться в командном пункте вдалеке от эпицентра взрыва и курировать разведывательную экспедицию, чтобы в будущем разработать полноценную систему защиты от поражающих факторов взрыва. Однако А.И.Бурназян решил возглавить рейд лично.

В один из дней подготовки он подошёл к И.В.Курчатову и попросил разрешения отправиться в экспедицию. Курчатов ничего не хотел слышать. "Вы осознаете всю степень риска?!" – говорил он. – "Дозовая нагрузка в непосредственной близости от эпицентра сразу после взрыва – более 1000 рентген! Вы не можете так рисковать своей жизнью!" Бурназяну стоило огромного труда убедить великого физика, что во время операции будут соблюдены все меры безопасности. Курчатов нехотя согласился.

Ему выделили два танка. Чтобы уберечь экипаж от радиации, Бурназян приказал усилить противолучевую защиту машин свинцовыми листами толщиной 5 см. Полковник Сыч с сомнением отнесся к этой затее: "Слишком большая нагрузка на торсионы. Машина просто не тронется с места". Решение нашёл биофизик и дозиметрист М.И.Шальнов, который вошел в экипаж второго танка: "Почему бы не снять с танков башни с орудиями? Они всё равно не собираются ни в кого стрелять. Это снизит нагрузку и позволит установить защиту нужной толщины".
И танкисты, и А.И.Бурназян согласились.

Однако военное командование было против. "Танк без башни и пушки – это не танк, а жалкая запыленная черепаха! Испытание будут снимать камеры, эти кадры войдут в историю! Мы должны думать и о внешнем виде боевой машины!" – заявили в штабе. Точку в этом предельно серьезном вопросе поставил Курчатов. "Испытание атомной бомбы – это не выставка собак", – сказал он на совещании с генералами. – "А разведывательный танк – это не конкурсный пудель, которого надо причесывать, чтобы жюри выставило ему оценку за внешний вид и осанку! На танках поедут молодые люди, которым надо беречь здоровье, а Аветику Игнатьевичу будет нелегко без свинцовой подушки!" Генералы нехотя уступили. С обеих машин сняли орудия и обшили их свинцовой бронёй. Кроме того, вместо снятых башен дозиметристы установили ионизационные камеры для определения концентрации радиоактивных газов в зоне взрыва, поэтому внешний вид танков не пострадал.

Про испытания подзаголовок теперь

Начало испытания назначили на 08:00 утра 29 августа. Небо над полигоном с каждым часом становилось всё пасмурней, поднялся ветер, и Курчатов с Берией решили перенести взрыв на час раньше. Ночью перед испытанием военные закончили монтаж смертоносного "изделия" и нейтронного запала. Экспедиционные танки разместились в небольшой лощине за бугром в 10 километрах от башни с бомбой, высоко задрав стальные "хоботы" с камерами, которые должны были фиксировать гамма- и бета-излучение.
До часа "Ч" оставались считанные минуты.

С небольшого бугра А.И.Бурназян в окружении коллег обозревал полигон. Позже он вспоминал: "Вокруг вышки в пустыне развертывалась панорама странного, пугающего города, который никогда не получит имя и не будет нанесен ни на одну географическую карту. Да, это город-мишень. И все улицы в нём
с большими кирпичными и малыми бревенчатыми домами, площади, изрытые окопами и ходами сообщений, танковые сообщения на улицах, артиллерийские батареи в блиндажах, доты и дзоты, аэродромы с самолетами разных конструкций, мосты – всё это лишь детали города-мишени, подсказанные не праздной фантазией, а намерением получить как можно более полную информацию от первого взрыва, который должен продемонстрировать всему миру мощь Советского государства" [1] . За несколько минут до взрыва ученые поспешили укрыться в танках. Три минуты… Две.. Дна.

Ослепительный свет залил всю округу. Где-то в ста километрах на наблюдательной вышке стоял караульный-казах. Он ничего не знал о взрыве и, увидев заслонивший полнеба огненный шар, в ужасе рухнул на пол с криком "А-а-а, солнце падает!" и закрыл голову руками.

Потом последовал страшный грохот, и через долю секунды взрывная волна докатилась до танков-разведчиков, подбросив их в воздух, как пёрышки. В командном центре все, кто не успел за что-нибудь ухватиться, попадали на пол. Тысячи тонн земли и пыли взметнулись вверх, вмиг образовав чудовищный гриб высотой несколько сотен метров. Под ним, в том месте, где только что стояла вышка, в лучах восходящего солнца сверкала "сковородка" остекленевшего грунта.

Железобетонная башня почти в сорок метров высотой, на которой был установлен заряд, испарилась, оставив под собой громадную воронку, покрытую тонким слоем стекла. Энерговыделение взрыва составило 22 килотонны в тротиловом эквиваленте. А.И.Бурназян и другие члены экипажа – дозиметристы, инженеры, биофизики, – теряясь в клубах дыма и радиоактивной пыли, с риском для жизни произвели все необходимые замеры радиации, взяли пробы грунта и успешно вернулись к командному пункту, где их ждали руководители операции. "Блестящая работа, Аветик Игнатьевич", –сказал Курчатов и пожал Бурназяну руку. Миссия была выполнена. Это было начало. Впереди − годы кропотливой, колоссальной по умственному и физическому напряжению работы. В дальнейшем А.И.Бурназян так же отвечал за радиационную безопасность при проведении испытаний и лично выезжал на каждый новый взрыв. Его исследования внесли бесценный вклад в развитие системы радиационной безопасности и медицины, однако за это пришлось дорого заплатить.

"Ну, наш выход", – сказал полковник Сыч и нажал на газ. Танки с гулом перевалили через бугор и направились каждый в своём направлении, тщательно оговоренном заранее. Бурназян приник к перископу. Перед ним открылась страшная картина развороченного взрывом города-призрака. "Между домами бегал верблюд с обгоревшим горбом, в загоне волновались быки, и их рёв слышался в танке. Горела цистерна с нефтью, и чёрный дым добавлял траура к и без того мрачной картине. Сброшенный с рельсов паровоз валялся вверх колёсами далеко от железнодорожных путей. Стальные фермы моста были согнуты в бараний рог" [1] , – писал А.И.Бурназян в своих воспоминаниях.